Неточные совпадения
Пишут ко мне, что, по смерти ее матери, какая-то
дальняя родня увезла ее в свои
деревни.
Потом станция, чай, легкая утренняя дрожь, теньеровские картины; там опять живая и разнообразная декорация лесов, пашен,
дальних сел и
деревень, пекущее солнце, оводы, недолгий жар и снова станция, обед, приветливые лица да двугривенные; после еще сон, наконец, знакомый шлагбаум, знакомая улица, знакомый дом, а там она, или он, или оно…
За городом дорога пошла берегом. Я смотрел на необозримый залив, на наши суда, на озаряемые солнцем горы, одни, поближе, пурпуровые, подальше — лиловые; самые
дальние синели в тумане небосклона. Картина впереди — еще лучше: мы мчались по большому зеленому лугу с декорацией индийских
деревень, прячущихся в тени бананов и пальм. Это одна бесконечная шпалера зелени — на бананах нежной, яркой до желтизны, на пальмах темной и жесткой.
День склонялся к вечеру. По небу медленно ползли легкие розовые облачка.
Дальние горы, освещенные последними лучами заходящего солнца, казались фиолетовыми. Оголенные от листвы деревья приняли однотонную серую окраску. В нашей
деревне по-прежнему царило полное спокойствие. Из длинных труб фанз вились белые дымки. Они быстро таяли в прохладном вечернем воздухе. По дорожкам кое-где мелькали белые фигуры корейцев. Внизу, у самой реки, горел огонь. Это был наш бивак.
Наконец!.. Последнюю «чужую»
деревню проехали… Вот промелькнула Тараканиха, самая
дальняя наша пустошь, вот Столбы, вот Светлички, а вот и Малиновец!
Потом толпа с песнями удалилась от освещенного барского дома к смиренным огонькам за косогором, и, по мере того как певцы расходились по хатам, — песня замирала и таяла, пока не угасла совсем где-то в невидном
дальнем конце
деревни.
Он приехал, знаете, в
дальнюю одну
деревню, а народ-то там дикий был, духом вольный.
Между этими основными группами толкались черномазые углежоги, приехавшие поглядеть барина из
дальних лесных
деревень, «транспортные», прозванные за свою отчаянность «соловьями», и всякий другой рабочий люд, не имевший определенной специальности или менявший ее с каждым годом.
С изумительным терпением и зоркостью подкарауливала она
дальние и ближние
деревни, разузнавала по секрету об отношениях их владельцев к опекунскому совету и всегда, как снег на голову, являлась на аукционах.
Такой же, как он, молодой малый из
деревни, но из
дальней губернии, уже готовый солдат с ружьем, с примкнутым острым штыком караулит его, готовый заколоть его, если бы он вздумал бежать.
Видя, что в
деревне нельзя и нечем жить, Терентий сдал жену брата на попечение бобылке за полтинник в месяц, купил старенькую телегу, посадил в неё племянника и решил ехать в губернский город, надеясь, что там ему поможет жить
дальний родственник Лунёвых Петруха Филимонов, буфетчик в трактире.
Я прохворала месяца полтора и едва еще держалась на ногах, когда моя бабушка, единственная моя родственница, и то
дальняя, увезла меня к себе в
деревню.
Отрадина. Во-первых, она очень
дальняя родня, а во-вторых, у ней прямых наследников много. Да кстати, она писала мне из
деревни, что сегодня будет в городе, так заедет ко мне чай пить. Надо кипяченых сливок изготовить, она до смерти любит. Нет, я и так, без бабушек разбогатею.
—
Дальние будем;
дальние, барин. Из-под Лаишева пришли… — отвечал Силантий, надевая шапку. — Ну, Митрей, на седни потрапезовали, а к завтрю тебе промышлять пропитал… Дойди до
деревни, может, найдешь где еще корочек-то.
Я не могу сказать, отчего они пели: перержавевшие ли петли были тому виною или сам механик, делавший их, скрыл в них какой-нибудь секрет, — но замечательно то, что каждая дверь имела свой особенный голос: дверь, ведущая в спальню, пела самым тоненьким дискантом; дверь в столовую хрипела басом; но та, которая была в сенях, издавала какой-то странный дребезжащий и вместе стонущий звук, так что, вслушиваясь в него, очень ясно наконец слышалось: «батюшки, я зябну!» Я знаю, что многим очень не нравится этот звук; но я его очень люблю, и если мне случится иногда здесь услышать скрып дверей, тогда мне вдруг так и запахнет
деревнею, низенькой комнаткой, озаренной свечкой в старинном подсвечнике, ужином, уже стоящим на столе, майскою темною ночью, глядящею из сада, сквозь растворенное окно, на стол, уставленный приборами, соловьем, обдающим сад, дом и
дальнюю реку своими раскатами, страхом и шорохом ветвей… и Боже, какая длинная навевается мне тогда вереница воспоминаний!
Сначала, несколько дней подряд, воздух стоял неподвижно и был тепел. Тяжелые сизые облака медленно и низко сгруживались к земле. Тощие горластые петухи орали не переставая по дворам в
деревне. Галки с тревожным криком носились по темному небу.
Дальние леса густо посинели. Людей клонило днем ко сну.
Для того разослали работников по окольным
деревням, ближним и
дальним, звать-позывать всех девиц проводить до вековечного жилья Настасью Патаповну…
Затомилась
деревня невесточкой —
Как-то милые в
дальнем краю?
Отчего не уведомят весточкой, —
Не погибли ли в жарком бою?
В действительности было вот что: довольно далеко от нас, — верст более чем за сто, — была
деревня, где крестьяне так же голодали, как и у нас, и тоже все ходили побираться кто куда попало. А так как в ближних к ним окрестных селениях нигде хлеба не было, то многие крестьяне отбивались от дома в
дальние места и разбредались целыми семьями, оставляя при избе какую-нибудь старуху или девчонку, которой «покидали на пропитание» ранее собранных «кусочков».
Пришла Пасха, и наемный люд, что работал у него на прядильнях и рубил суда, получив расчет в Великий четверг, разошелся на праздник по своим
деревням; остались лишь трое, родом
дальние; на короткую побывку не с руки было им идти.
Рабочие из соседних
деревень пошли домой справлять зеленые святки,
дальние гурьбой повалили в подгородную рощу, гулянье там каждый год бывает на Троицу.
Ходит сон по селам, дрема по
деревням: ни ближнего говора, ни
дальнего людского гомона не слышно.
Другой миссионер Рено, посланный викарием Маньчжурии Веролем для расследования участи де ла Брюньера, в 1850 году спустился по реке Амуру почти до
деревни Ху-Дунь, расположенной около озера Кизи. Экспедиция. Рено не дала никаких результатов, кроме печального повествования о гибели де ла Брюньера, 1849 год является знаменательным на
Дальнем Востоке. Г. И. Невельской при обследовании Амурского лимана установил, что Сахалин есть остров, а не полуостров, как думали раньше.
Говоруны и зачинщики не обозначались, но зато в эту минуту в
дальнем конце широкой улицы
деревни показались две фигуры, появление которых прежде всех было замечено крестьянами, а потом их усмотрело и начальство, обратившее внимание на происшедшее по этому случаю обращение крестьянских взоров в одну сторону.
Там с самого раннего утра кипела жизнь: принимались и распределялись по частям войск офицерами и чиновниками военного ведомства все собравшиеся сюда из близких и
дальних городов, сел и
деревень уволенные было на мирное время в запас солдатики.
Мужицкой нищеты мы не видали. В нашей подгородной усадьбе крестьяне жили исправно, избы были новые и выстроенные по одному образцу, в каждом дворе по три лошади, бабы даже франтили, имея доход с продажи в город молока, ягод, грибов. Нищенство или голытьбу в
деревне мы даже с трудом могли себе представать. Из
дальних округ приходили круглый год обозы с хлебом, с холстом, с яблоками, свиными тушами, живностью, грибами.
Герасим — стройный парень, высокий и широкоплечий, с мелким веснущатым лицом; волосы в скобку, прямые, совсем невьющиеся; на губах и подбородке — еле заметный пушок, а ему уж за двадцать лет. Очень силен и держится прямо, как солдат. Он из
дальнего уезда, из очень бедной
Деревни. Ходит в лаптях и мечтает купить сапоги. Весь он для меня, со своими взглядами, привычками, — человек из нового, незнакомого мне мира, в который когда заглянешь — стыдно становится, и не веришь глазам, что это возможно.
Только что успел я это проговорить, как с
дальнего конца
деревни донеслись до нас какие-то дикие, нестройные звуки, вслед за тем вспыхнул огонек, потом другой, послышалась пальба из ружей. Вдруг прибегает к нам запыхавшись, с окровавленным лицом солдат и кричит...
Дарья Николаевна была, однако, выпущена из-под ареста и жила в своем доме на Лубянке. При ней оставлено было пять человек домашней прислуги — женщин, взятых из
дальних ее
деревень. Никаких дел по своим имениям она уже не ведала. Все было взято под строгую опеку, и она получала из доходов лишь столько, сколько необходимо было для ее безбедного существования.
Народа чужой,
дальней страны они не любили, как править этим народом, не знали и заботились лишь о том, как бы все покрасивее в столице выглядело, где дворец королевы стоял, а о том, что делалось в
деревнях и селах, голодал ли или сыт был народ, — им и узнать-то не хотелось…
Одно имя Теряевки звучит недобрым смыслом, и недаром: сюда переселены были из каких-то
дальних поместий избранные негодяи; ввиду —
деревня Волчьи Ворота, где не один прохожий и проезжий потерял свое добро и свою голову.
Раз ехали мы с нею к одному
дальнему соседу. При выезде из нашей
деревни погода была нам благоприятна. Не успели мы отъехать от себя не более десяти верст, как бабушка сказала мне...